— Я рад, что вы зашли ко мне, — прерывисто шепнул он.
— Кажется, я тоже рада.
Он рассмеялся, и его смех эхом отозвался в ее сердце.
— Келли, я пригласил вас сюда, чтобы вы посмотрели мою квартиру. Только для этого. Я не хочу физической близости, пока… пока вы не будете к этому готовы, пока желание не станет сильнее разума.
Ей трудно было разобраться в своих чувствах. Что она ощутила сейчас? Разочарование? Пожалуй, да. Сожаление?..
— Простите, не знаю, что вам ответить. И даже не хочу об этом думать. Вы не такой, как все… И я, когда с вами, становлюсь другой, но…
— Вот это и важно, — прервал он ее. — Даже если я буду владеть вашим телом, мы не разрушим той преграды, что стоит сейчас между нами. — Он медленно повернул ее к себе лицом. — Когда вы поймете, что не можете больше скрывать от себя своего желания быть со мной, тогда вы увидите, как я жду этого.
Его глаза вселяли в нее веру. Глядя в них, Келли поняла — ей нечего бояться, нет никаких причин для страха. Келли вздохнула и, отбросив осторожность, вложила в поцелуй всю свою веру и неожиданно пробудившуюся страсть. Она ощутила на своих губах вкус леденцов из сахарного тростника с рождественской елки, запах сосновых и еловых лесов…
А Джону казалось, что он держит в руках рождественское чудо. Он положил руки на бедра девушки и притянул к себе. Его губы прижались к ее губам — соблазнительные, уверенные, нежные, способные, как он надеялся, убедить ее в искренности и глубине его чувств. Он так давно мечтал держать Келли в своих объятиях, обнимать ее теплое гибкое податливое тело, что эти мечты превратились в настоящую пытку. Он убеждал себя: не нужно торопить события, следует действовать медленно, осторожно, потому что опасно влюбляться в женщину, которая боится оказаться в его власти. Но его разум не принимал никаких доводов, ведь этой женщиной была Келли, и он отдал бы все на свете, чтобы вот так держать ее в своих объятиях.
Келли вздохнула и снова слилась с ним в поцелуе. Ее тело стало податливым, аромат ее волос и запах кожи кружил Джону голову, кровь учащенно билась в висках. Даже сквозь одежду он ощущал теплоту ее тела, но в то же время понимал: их объятие длится слишком долго, теплая уступчивая женщина в его руках в любую секунду может превратиться в холодный камень. Но ему хотелось продлить эту близость. Хотелось прижаться губами к темным розам ее щек, к стройной теплой шее цвета слоновой кости, почувствовать мягкую упругость ее полной груди.
Келли приложила ладони к его щекам и подняла свое лицо… Но, когда ее рассудок окончательно уступил место желанию, она почувствовала, что Джон отстраняет ее от себя.
— Я еще не показал тебе свой кукольный домик.
Она, оглушенная, смотрела на него, стараясь собраться с мыслями.
— Да-да, не показал, — рассеянно подтвердила она.
— А ведь обещал.
Не в силах больше смотреть на ее раскрасневшееся лицо и сверкающие глаза, Джон взял Келли за руку и повел в спальню. Девушка старалась не смотреть на большую кровать с искусно сделанным резным изголовьем, клетчатый халат, небрежно брошенный на стул, на заманчивый беспорядок, который ясно говорил о том, что в этой комнате спал мужчина, спал один и томился по женщине. Она изо всех сил пыталась сосредоточить свое внимание на стволе дерева, свисавшие ветви которого почти полностью закрывали небольшой столик, стоящий в углу комнаты.
— Моя мама говорит, что несколько недель обдумывала план этого сооружения.
Келли сунула руку внутрь дупла и извлекла крошечную пушистую белку.
— Удивительно!
— Это Мэгги. — Джон протянул ей другого зверька. — А это Блисс.
В выдолбленном бревне жили еще четыре белки. В их распоряжении были замечательные комнатки с мебелью и всевозможной утварью. Здесь был даже стол, покрытый клетчатой скатертью, бассейн и уютные кроватки.
Келли улыбнулась, но долгий поцелуй Джона стер эту улыбку.
По дороге в «Надежду» Келли вдруг почувствовала угрызения совести. Джон поделился с ней сегодня очень многим: рассказал о своей семье, о рождественских традициях, о своем детстве… А чем поделилась с ним она? Ничем.
Она хранила свои секреты глубоко внутри себя, ревностно оберегая от назойливых взглядов и насмешек. Ну и что она выиграла? Что она выиграла от того, что держала Джона на расстоянии? А какую радость она получила бы, впустив его в свою жизнь! Келли мучительно искала слова, которые дали бы ему знать: она доверяет ему и хочет, чтобы он знал это. Наконец нашла.
— Я когда-нибудь говорила тебе, что у меня есть родные? — Она постаралась произнести это как можно небрежнее — обычный разговор, не более.
— Нет, не говорила.
— Есть, в Австралии.
— Далеко.
Она замолчала. Джон расстроился, решив, что на этом откровенный разговор закончился. Однако спустя минуту Келли снова заговорила:
— Мой отец был родом из Австралии, только я не знаю, откуда именно. Об этом мне рассказала мама, когда однажды я спросила ее, почему у меня нет ни дедушки, ни бабушки, как у всех моих друзей. Она объяснила, что папа поссорился с родителями и уехал в Англию, даже не сообщив им, куда отправляется.
— И это все, что ты знаешь?
— Да.
— Неужели после смерти родителей никто не пытался помочь тебе отыскать родственников?
— Пытался один чиновник, но, я думаю, не очень-то старался. Ему было гораздо проще отдать меня здесь на воспитание. А так как у меня где-то в Австралии есть родные, меня нельзя было удочерить, поэтому я находилась под опекой графства.
— А ты сама не пыталась найти своих родных?